Сокровище антиквара - Страница 43

— Нет. Просто оставил записочку.

— Нотариально не заверенную? Вообще никак юридически не оформленную?

— Ну да, — сказал Смолин. — А какая разница? Я все сделаю, как он и хотел, так что значения не имеет — нотариально заверенное, или, скажем, карандашом на обоях…

— Надежный вы человек, надо полагать, — сказал майор с непонятной интонацией. — Пару месяцев назад вам уже вроде бы при схожих обстоятельствах наследство оставляли? Гражданин Чепурнов, я имею в виду?

Насторожившись еще больше, Смолин ответил неспешно:

— Ну, не совсем при схожих… Чепурнов просто оставил все мне. При условии, что я кое-какую долю отдам его родственникам. Не особенно большую — он с ними был не в лучших отношениях, знаете ли…

— Слышал, слышал, — сказал майор. — Означенные родственники до сих пор в УВД ходят и жалуются, что вы их, как бы это поделикатнее… Ну, одним словом, не все им передали, что покойный завещал.

— Ровно столько, сколько он просил, — сказал Смолин. — Если бы он хотел, чтобы я им отдал гораздо больше, то упомянул бы в завещании, верно? — У него пока не было ощущения, что он оправдывается, но беседа уклонялась куда-то не туда, и это Смолину крайне не нравилось.

— В конце концов, это не мое дело, — сказал майор примирительно. — Они в другие отделы ходят, я просто слышал краем уха… Мол, некий Смолин… — на его лице отразилась искренняя досада, искреннее сожаление. — Точно, Смолин… Вы ж фамилию меняли… А я не подумал, написал на автомате — мол, товарищ Гринберг не был, не привлекался… Вы уж извините душевно, но, еще Смолиным будучи, вы вроде были под судом неоднократно? Да?

Он так простодушно таращился, что Смолин впервые задумался: не высвистеть ли адвоката, не вспомнить ли про «пять-один» Конституции? Точно, подвохи пошли…

— Было дело.

— А точнее можно?

Смолин неохотно сказал:

— Три судимости.

— А отсидками сколько из них закончились?

— Две.

— Бывает, — сказал майор. — Грехи молодости, а?

— Именно, — сухо сказал Смолин. — Все судимости давно погашены с соблюдением всех юридических формальностей, так что…

— Да что ж вы нервничаете! — воскликнул майор с деланным участием. — Просто-напросто ошибочка вышла… Вы ж не говорили, будто не судились и не сидели, это я на автомате написал, а вы промолчали… Что ж не сказали? Теперь исправления вносить придется. Неудобно было солидному человеку вспоминать про грехи молодости, а?

— Что-то вроде, — сказал Смолин. Майор давненько уже ничего не писал, даже ручку отложил. Сидел и разглядывал Смолина с непонятным выражением.

— Ну, это ерунда… — сказал он. — Исправим, минута делов… можно вопросик, не имеющий отношения к протоколу?

— Бога ради, — сказал Смолин.

— Вон там у вас во дворе, с лопатой шебаршится… Это не гражданин ли Михаил Иванович Зуев с погонялом Глыба? Интересный такой гражданин, с целой коллекцией судимостей и сроков…

Играть в молчанку было глупо — проверить они могли в течение полминуты: кликнуть Глыбу, документики попросить…

— Ну да, он самый, — сказал Смолин. — А что, тут какое-то нарушение законов? Он по данному адресу зарегистрирован должным образом, противозаконного ничего не совершал…

— Завязал?

— А что, так не бывает? — спросил Смолин.

— Да бывает, сплошь и рядом… Он теперь, значит, у вас живет и, как я наблюдаю, честно работает?

— А куда ему еще деться? — сказал Смолин. — Коли по всей стране ни кола ни двора.

— И вы его, значит, благородно приютили…

Это было произнесено без малейшей иронии, но она все равно явственно чувствовалась в воздухе.

— Ну и что? — спросил Смолин сухо.

— Да ничего. Вы с ним вроде вместе сидели?

— Было дело.

— Понятненько. А раз приютили, значит, и тогда еще были в хороших отношениях?

— Ну и что? — пожал плечами Смолин.

— Да ничего, ничего… Ладно, не будем отвлекаться, закончим побыстрее, что мне вас-то держать… Да и у меня дел полно, свидетелей — невероятное количество, все, кто покойного знал, сталкивался, пересекался… Заметный в Шантарске был человек, начальство землю роет и настрого предупредило насчет того, чтобы — никакого формального отношения, чтобы всерьез гада искали… Есть еще формализм в нашей работе, есть, не изжит целиком… Василий Яковлевич, а не припомните, где вы были восьмого августа часиков с пятнадцати до восемнадцати?

Он быстро написал две строчки — несомненно, только что заданный вопрос. Не отрывая ручки от бумаги, уставился на Смолина с явным нетерпением.

Смолин понял практически сразу же. Потому что это были дата и примерное время убийства Шевалье.

Он не испугался, не запаниковал, никаких эмоций и буйной пляски мыслей. Голова работала холодно и четко.

Вот, значит, как… Даже так… С-суки…

Разумеется, ответить он мог моментально и обстоятельно… и никак не мог. Потому что ответ (доподлинная правда) звучал бы следующим образом: «Восьмого августа, где-то с полвторого до шести с копейками я был занят сделкой с проживающим в Шантарске гражданином Яшиным Михаилом Денисовичем, широко известным в узких кругах коллекционером. Означенному гражданину я продал четыре единицы холодного оружия, двуствольный бельгийский карманный пистолет с откидным штыком, а также ордена: австро-венгерский рыцарский крест ордена Франца-Иосифа, два Железных креста, Третьего рейха и Германской империи, а также орден Ленина и две Славы, третьей степени и второй».

Но кто бы из антикваров в здравом уме и трезвом рассудке стал бы выкладывать такую правду менту? Здесь что ни фразочка, то статья, а в сумме — три статьи. Советские награды — раз, холодняк — два, огнестрел — четыре. Бельгийский пистолетик был капсюльным, середины девятнадцатого века, но в соответствии с буквой закона он несомненно являл собой огнестрельное оружие, поскольку был в исправнейшем состоянии: насыпь пороха, забей пулю, подбери подходящие капсюли — и пали из обеих стволов… Так что о правде и заикаться не следовало.